Живут в общежитии на территории комбината, которое было создано года три тому назад. Это такое сборное сооружение из вагончиков-бытовок с лесенкой, этаж – мужчины, другой – женщины. В общежитие желающих много, всегда есть очередь, какое-то место освобождается — следующий человек, подавший заявление, туда зачисляется.
Общежитие бесплатное, чем оно и ценится. Но условия там такие, что в одном блоке-вагончике 8 человек — вмещаются двухэтажные металлические кровати и больше ничего не вмещается, между кроватями небольшой проход.
Те, кто живёт в общежитии, находятся под постоянным контролем. Охрана имеет право постоянно ходить по комнатам в любое время, проверять что люди принесли из города…

А зачем охране это надо?

Чтобы люди не ели свою продукцию. Они могут купить что-то своё в магазине при комбинате, но при этом они должны предъявить чек. А все то, что люди приносят из других магазинов за пределами территории, охрана тщательно досматривает, полностью сверяет с чеками, всё содержимое сумок. Потребление своей продукции не приветствуется.

Контроль также производится при входе на комбинат, но там в основном интересует алкоголь и что-либо в стеклянной упаковке. Данный контроль производится выборочно. А на выходе контроль такой тотальный, что досматриваются все ёмкости, сумки, карманы, чтоб нечаянно не вынесли бутерброд с колбаской. У людей, работающих недавно, бывают такие конфликтные ситуации, когда человек не доел из дома бутерброд, понес его обратно и вот ему угрожают штрафом в тысячу рублей за 5-10 граммовый кусочек колбаски, не Останкинского даже производства, который не был запротоколирован при входе. Также интересует охрану, чтобы не выносили инструменты, спецодежду. Ну кого может интересовать застиранная хлопчатобумажная спецодежда или перчатки, которые должны быть вообще, по идее, одноразовыми? Бывает, что человек торопится на электричку, нечаянно сунет шапочку или те же перчатки не в ту сумку и после этого ему угрожают неприятностями, оскорбляют заслуженных работников, которым в голову не пришло бы это нести домой. С инструментами наоборот: как рассказывают слесаря-наладчики, зачастую нужные им ключи, отвертки и прочее они приносят сами, чтобы обслуживать машины. Ничего не выписывается и не выдается уже долгие годы. Я сама принесла на работу отвертку и молоток, чтобы наш участок был независимый, чтобы не бегать, не просить ни у кого, когда надо…

Расскажи про само производство

Везде конвейер. Есть участки более интенсивные, есть менее интенсивные. Но наш участок по производству пельменей — пельменный цех — пожалуй, в этом смысле самый «крутой» на весь комбинат. У нас работа идет практически без пауз, в хорошем темпе и самый большой тоннаж. Есть места, где небольшую партию прогоняют, потом там на нее клеят этикеточки, укладывают в коробки, потом пошла следующая партия. У нас же работа идет непрерывно, так что при переходе, допустим, от ночной к дневной смене, человек из предыдущей смены просто делает шаг в сторону, и на его место становится второй.

Тоннаж в последние годы растет, мы делали раньше меньше, но работали большим количеством, было 8-9 человек на участке, не считая грузчиков и наладчиков. То есть на основной операции, которая дает продукцию на выходе. Сейчас порой обходятся вшестером. Если кто-то заболевает или уходит в отпуск, иногда человека дают иногда не дают… Вообще, комбинат балансирует между нехваткой кадров и попыткой на этом сэкономить. То есть в последние годы прием сокращается, но иногда администрация доводит ситуацию до такого положения, что начинает действительно не хватать, и тогда объявляется прием. Вплоть до того, что нас завлекают по методу сетевого маркетинга – если приведете человека и он проработает не меньше трех месяцев, вы получите за него тысячу рублей.

А вообще, потихоньку численность работников сокращается при том же или даже большем объеме. Как это достигается? Путем подработок, то есть при нормальнойнагрузке по трудовому кодексу (40 рабочих часов в неделю) зарплата реальная идет в пределах 22-23 тысяч. Этого тем, кто приехал на заработки, становится все меньше и меньше, потому что люди кормят семьи, достраивают дома, учат детей в институтах, оплачивают учебу. Им, кормильцам, приехавшим в Москву, нужно не меньше сорока тысяч получать. Иначе нет смысла жить в Москве, половина этой суммы тратится на проживание и еду. Поэтому люди стараются выходить вне своей смены, это называется подработка. Сейчас в газетах объявлений о вакансиях так и пишут: «Возможны подработки». Подразумевается именно это – можно работать больше положенного, если есть желание, то практически без выходных. Если года четыре назад, когда я начинала работать на этом комбинате, люди выходили подрабатывать все-таки в свой выходной день, но хотя бы имели возможность спать между сменами, в последнее время практикуется, чтобы зря не ездить, не тратить деньги на дорогу, и вообще, выходить подряд и отрабатывать дневную и ночную смены. На некоторых участках это 12+8, итого 20 часов, а есть участки, где ночная смена тоже по 12, итого 24 часа непрерывной работы на конвейере. За это время у людей только в сумме 2 часа перерыва – одна смена – перерыв обеденный, другая смена, если она ночная, короткая, то 45 минут перерыв, если она полная 12 часовая — там тоже час, два перерывчика. Сидеть во время смены запрещается, фактически люди не должны ни минуты находиться без дела.

Зарплата в последнее время работников удовлетворяет все меньше…

Поступают замороженные туши, размораживаются, в сырьевом цехе разделываются на части, потом эти части по заказам цехов отправляются в последующую обработку, перемалываются для фарша колбасного, если надо варятся, составные части фарша — столько-то говядины, столько-то свинины, столько-то свинины с жиром, столько-то жилки, всякие сухожилия — тоже идут в обработку. Дальше по рецептуре составляются фарши для всей продукции, обрабатывается мясо для деликатесных наших видов (буженина там, карбонат и прочее, что подороже), набиваются и обрабатываются колбасы, сосиски, коптится мясо, которое относится к дорогим видам.

Я работаю на том этапе, где идет упаковка пельменей в коробочки или пакеты, и затем эти коробочки или пакеты укладываются в большие коробки по 8 или по 15 кг, которые уже поступают по заказам торговли. То есть мы выполняем такую работу: по четыре пачки в ряд с машины ловим, проводим беглый осмотр – хорошо ли на них пропечатана дата, не порваны ли углы, ровно ли они заклеены. Бывает, что бракованные или перекошенные — это все вынимается тут же. По сути брак небольшой, все идет как надо. Все это укладывается в большую коробку, следующий человек на эту коробку клеит этикетку, обклеивает скотчем саму коробку и ставит ее на поддон, на поддоне 60 коробок умещается. Затем грузчик увозит этот упакованный поддон, заматывает пленкой и отправляет ее либо в холодильную камеру, либо сразу на погрузку.

Комбинат строился еще в советские времена, где-то около 53-го года. Строился еще при Сталине, здание спроектировано и построено очень удобно и добротно. У нас все постоянно моется и окатывается из шлангов, соседствуют помещения с температурой плюсовой и минусовой, тем не менее полы, стены и перекрытия вполне держатся. По сравнению со зданием пищевого производства, построенного в 70-е годы, где всё разваливалось и текло. Трубы текли, штукатурка обваливалась — мне приходилось работать и там. У нас же всё это держится.

Принимаются распоряжения, ущемляющие права. Пытаются перекраивать время перерывов, так, что человек просто не успеет дойти до столовой, если перерыв немножко сократить. Комбинат очень большой, столовая находится в одной его части, а цехов много, некоторым людям идти туда минут 15, и, если сократить перерыв до получаса, то поесть они не успеют.

Зарплатой не довольны, ощущают ежемесячно, что как ни бейся, как ни уставай, как ни выходи на подработки, как ни мучай себя недосыпанием, зарплата что-то никак не растет. А администрация ссылается на то, что у вас тоннажа нету. Дело в том, что прежде была система оплаты почасовая. Всё можно было проверить, разобраться в платежном листочке, подсчитать, какие у нас доплаты там за ночь, что у нас за выходные, и, в общем, ошибок там не было в основном. А вот когда ввели совмещенную систему оплаты, где идет тарифная ставка почасовая и, кроме того, сдельно-премиальная система. Причем, что здесь премиального, мы так и не поняли, а сдельная…. Спустя несколько месяцев, со скрипом и неохотой нам наконец показали расценки. Показали и тут же убрали.
Другая часть заработной платы идет от тоннажа. Тоннаж считается по каждой машине отдельно, а у нас машины разных типов на участке. С тех пор одну машину 80-х годов вообще демонтировали, поставили две новых современных, то есть те расценки уже не имеют значения…

В любом случае, во время смены бывают разные виды работы, поэтому считать просто по количеству выпущенных тонн продукции и делить ее на количество людей – это будет не совсем точно. А подсчитать точно невозможно, потому что чтобы снять фактор монотонности, чтобы мышечную нагрузку сделать поразнообразнее, собрав один поддон, мы переходим с операции на операцию. Скажем так, по кругу чередуемся, поэтому вся выработка идет, что называется, в общий котел. При этом бывает, что одного-двух человек в случае необходимости во время смены могут отозвать в другой участок, где не хватает людей. И подсчитать корректно в течение месяца день за днем четкую выработку, как она оплачивается, практически невозможно. Чисто математически задача не решаема, потому что невозможно собрать вводные данные. Но, во всяком случае, если мы день за днем гоним приличное количество продукции, значит, надо ждать дня за свой счет. То есть затовариваются склады, торговля что-то там не берет, и, чтобы не выпускать лишнее, объявляют смену нерабочую. Причем нам не оплачивают как положено хотя бы две третьих тарифа, об этом нет и речи. Раньше вынуждали писать каждого заявление за свой счет «по семейным обстоятельствам».

Работаете по праздникам?

Праздники у нас, как правило, рабочие, но, чтобы не оплачивать в двойном размере праздничные дни, иногда подгадывают так, чтобы праздничный день объявить вот такой не рабочей сменой.

Как, на твой взгляд, можно попытаться решить эти проблемы?

Думаю, что другого пути у нас нет, кроме как снова создавать профсоюзную организацию. Я пыталась выяснить у ветеранов, у старожилов до каких лет она существовала и куда делась. Ну где-то до середины 90-х хотя бы фиктивный профком был, я даже застала еще комнатку с надписью «Профком». Потом ее при очередном ремонте переоборудовали в кабинетик. Но в период акционирования комбината профком, как мне удалось выяснить, занял позицию на стороне администрации [речь идет о процессе преобразования государственного предприятия в открытое акционерное общество по программе приватизации в 1993-1994 гг].
То есть у рабочих выудили положенные им в обязательном порядке акции, сосредоточили их в немногих руках и на этом деятельность профкома прекратилась. Последнее воспоминание, что вот, вроде была какая-то женщина, но она уволилась. По-видимому, даже официального роспуска профсоюза не было оформлено как следует, как это делалось в других предприятиях, когда все подписывали согласие о том, что профсоюзная организация им не нужна.

Если бы у нас был коллективный договор, то администрация не посмела бы вводить новые расценки, не увольняла бы людей без санкции профкома, у нас бы не существовала позорная система штрафов. Штрафные санкции, то есть удержание части зарплаты как мера наказания за прегрешения, вообще запрещены трудовым кодексом. Человеку можно объявить выговор, при троекратном нарушении можно уволить за систематическое нарушение трудовой дисциплины, но при этом он должен получить расчет в полном объеме и вычитать из заработной платы можно только в качестве возмещения ущерба, если действия работника нанесли ущерб предприятию. Допустим, когда человек мог бы выпускать нормальную продукцию, но нагнал брак. А когда за съеденную в перерыв сосиску из ящика с бракованной продукцией у человека вычитают тысячу рублей — это неадекватно. Одна сосиска стоит не тысячу, а несколько рублей всего-навсего. То есть эти меры применяются не столько чтобы возмещать реальный ущерб, а чтобы регулярно людей унижать, держать в страхе. Я помню, что свою продукцию всё-таки иногда кушали, был даже какой то такой азарт, типа «ели, едим и будем есть». Но в результате штрафов людей запугали настолько, что они действительно перестали своё кушать на рабочем месте. Можно сказать, эффективная мера.

Куда отправляется брак?

На переработку. В менее престижные и качественные виды продукции добавляется мясо, которое по каким-то параметрам оказалось несоответствующим критериям. Что-то оправляется на корм скоту куда-то, все идет в обработку до последнего копыта и кончика хвоста.

Нет возможности обсудить эти проблемы, кроме как в перерывах. В цехах шумно, разговаривать и объяснять что-то почти некогда. Из-за этой интенсивности получается, что проход по комбинату вроде как и свободен, но просто некогда. О других участках мы получаем представление, когда иногда нас направляют вместо своего участка на другой, если у нас работы поменьше, а там побольше и нужны люди. Люди записываются на подработки, ходят на другие участки, просят: «Возьмите нас!». Поэтому умеют люди практически всё, со всеми основными видами работ знакомы. И на сырьевом цехе бывали, и мясо разделывали.

Любой человек на любом конвейере — универсал, его можно ставить куда угодно, он знает работу всех смежников, которые работают с ним рядом, оперативно помогает им, и сохраняется высокая обучаемость. Посмотрев на работу кого-то, он может быстро ее проанализировать, разложить на этапы операций и сам себя быстро научить. И по аналогии удобно организовать рабочее место, если даже он туда встал впервые. Но администрация этим фактором пренебрегает вообще, этих деталей не знает и не имеет представления о том, насколько эти универсальны, казалось бы, примитивные физические манипуляции перемещения чего-то там оттуда сюда. И считается, что достаточно на людей покричать, пригрозить штрафом или вызовом главного механика, у человека сразу все заработает, наладится.

Кто же там сидит в администрации? Что это за люди? Видели ли вы их когда-нибудь?

Практически нет. Я добивалась встречи с директором комбината по вопросу очередного пересмотра, по-моему, графика работы. В общем, ввели у нас смены ночные не по 8 часов как правило. Одна смена — 8, потом 12, потом 8 и одну смену — последнюю, когда идут выходные — удлинили до 14 часов. Я тогда пыталась по этому поводу встретиться с руководством. Мне начальник цеха и завпроизводством сообщили, что это не их компетенция, обращайтесь выше. Я попыталась, записалась на прием к его секретарше, несколько недель в его приемные дни выясняла может он меня принять или не может. Секретарша, кстати, заявку записала карандашиком, я полагаю, чтобы заблокировать и не дай бог не довести до руководства. В общем, встретиться с директором комбината так и не удалось. Ну я написала ему и отправила по почте письмо. На него они были вынуждены ответить, то есть провели-таки собрание в цехе и попытались дать какие-то не очень внятные объяснения о том, почему предприняты вот такие меры. Объяснение меня не удовлетворило, но хоть какая-то реакция.

Что можешь сказать про непосредственных руководителей, мастеров смен?

Наш мастер смены не очень-то компетентна. Она может рассчитать сменное задание приблизительно, но когда она вмешивается, пытается расставлять людей или командовать оперативно, получается всегда хуже. При этом апломб, начальственный тон, хамство по отношению к рабочим, в том числе и старшим. Никогда не принято к старшим обращаться по имени-отчеству, как было всегда на наших предприятиях прежде, спокойно могут обозвать рабочего-узбека, допустим, обезьяной.

Их заплата зависит от вас, вашей работы?

Еще как! Они так и заявляют: «Вы что-то недовыпустите, переделаете брак, а вот меня за это оштрафуют, у меня за это вычтут». Какие они получают в реальности зарплаты? Ну они нам свои листочки расчета не демонстрируют, я думаю, что от 40 тысяч и выше за руководящие должности. Была надежда, когда пришел выпуск молоденьких девушек-мастеров после окончания института, и я думала «ну вот, хотя бы этих мы воспитаем так, как надо, в уважении к рабочим». Как бы не так. Старые кадры мастеров их моментально воспитали. Эти девчонки, которые чувствовали себя очень неуверенно, задавали наивнейшие вопросы, стоя у нас за спиной во время практики, превратились в откровенных хамок. Они совершенно не чувствуют возрастного барьера, они уверены, что они — другая каста. Притом, что компетентности они особой не набрались за это время. Но их сразу посвятили, что самой главной вашей задачей является держать вот этот социальный барьер. При этом они искренне не представляют, что наш уровень жизни другой совершенно, что ту колбаску, которую мы выпускаем, мы ее сами уже не покупаем, нам это не по карману. То есть они строят дачи, покупают автомобили, заключают договоры об ипотеке — для нас эта сфера недоступна. У нас уровень потребления совершенно другой. Минимальное выживание. Это не значит голод, но это значит, что никакого улучшения, никаких накоплений у нас не происходит. Мы еле-еле удерживаемся от сползания в бедность уже явную.

Чем бы ты занималась, если бы не было необходимости работать на этом комбинате?

Тогда я бы работала с металлом, например, на ЗИЛе и поставила бы себе задачу добраться до возможно высшего разряда как токарь. Это мне интересно. Станок мне интересен. А пищевое производство я воспринимаю как... Ну, конечно, эта работа нужна, мы кормим людей, это все-таки не кустарное, а именно индустриальное производство, но все-таки пищевая промышленность это что-то примитивное. Металлисты – это выше. Может быть, это представление прошлого века, но все-таки металл — это металл, машина — это машина. А нас делят на касты и считается, что вот слесарь — он понимает и пусть нажимает кнопки, а ваше дело только коробочки ловить. И если какую-то машинку попроще пытаемся подналаживать сами, то слесаря-мужчины на это, надо сказать, смотрят спокойно, а вот мастера поднимают шум, что вот, не трогай. Как будто мы не советские кадровые рабочие с долгой биографией и опытом работы с разной техникой, а совершенно тупые существа, которые только могут с места на место что-то перекладывать. Да и слесаря у нас поступают не со специальной подготовкой, всему учатся на месте.

Никуда не делось индустриальное производство и никакие нанотехнологии и постиндустриальные инновации не отменяют ни поточного массового производства самых обычных, необходимых в быту предметов, ни ручного труда. Поэтому говорить о том, что рабочий класс как-то изменяется вплоть до полного исчезновения, бессмысленно. Другое дело, что современный рабочий класс в чистом виде — это, по-видимому, гастарбайтер. Причем во всем мире.
То есть индустриальный труд, индустриальное производство в его классическом виде ложится почти полностью на него. На тех, кто приезжает на заработки на крупное предприятие из аграрных местностей, из местностей, где полный упадок. Ну и то, что в Москве сосредоточено до сих пор какое-то крупное производство и люди едут на заработки сюда — это еще один крупный признак того, что Россия уже классическая страна третьего мира. Гипертрофированная столица и периферия, которая совсем нищая и можно выживать еле-еле практически натуральным хозяйством. И если уж организовывать людей, если приводить к простейшему пониманию, что профсоюзная организация необходима, то все это объяснять надо вот этим ребятам — узбекам, таджикам, молдаванкам и русским, которые у нас приехали из Дагестана, Краснодарского края.

Мы останемся, мы все равно будем работать, выпускать продукцию. Делать еду, шить одежду, собирать автомобили и т.д. Даже если Россия уже не ведущая индустриальная держава, если у нас уничтожено станкостроение, приборостроение, то все равно что-то выпускаться будет. Значит, останемся мы, останутся наши интересы. Не то, что даже классовые интересы, а просто наша необходимость при тяжелой интенсивной работе жить более-менее сносно. Конечно, это не конечная задача. Конечная задача – это изменение характера и мотивации труда.

Невозможно перевести всех в потребители. Всегда останутся простые практические потребности, простые предметы, которые глупо возить через полконтинента. Хотя с этим тоже сталкивались. Я раньше работала на обувном производстве порядка двух лет, там у нас международное сотрудничество кончилось тем, что заготовки кроссовок, уже сшитые в Китае, возились через всю страну, а это же практически возить воздух. И уже здесь доделывались до конца, приделывалась подошва к ним. А часть продукции, которая шла под нашей же маркой, вообще полностью делалась в Китае, мы здесь ее только переупаковывали. Ну, это вообще глупейшее занятие. Это сколько же мазута сожгли, пока везли это все эшелонами оттуда через всю страну! Как капитализм ради прибыли копеечной, сиюминутной расточительно и бесстыже транжирит труд! На самом деле он не ведет ни к какой рационализации, ни к какому оптимальному использованию труда. Это надругательство над трудом, это его бессмысленная растрата. Чтобы люди были заняты, получали какую-то зарплату, сами были какими-никакими, но потребителями-покупателями, но при этом идет покушение на личное время работника, а тут расходуется нерационально.